Дофамин. О любви и нелюбви - Сергей Корнев

Купив пива, он вернулся к прежней лавочке. Ему повезло, она осталась незанятой. Одинокой, как и он сам. А на соседней продолжалось веселье. Пустые двухлитровые баклажки летели в кусты, словно гильзы от снарядов. Раздавались взрывы хохота.

Он сел, открыл бутылку, отпил немного и замер, ощущая приятный холодок у себя внутри. Он не был из тех, кто при деньгах, но пил только дорогое пиво, потому что относился к тем, кто любит именно пиво.

Вскоре бренчание умолкло, и донеслись обрывки разговора. Правда, отчасти, так как реплики то и дело прерывались громким смехом.

– …Вань, сыграй ещё! Ну давай! – вопила пьяная девка, повиснув на гитаристе.

– Да не хочет человек, устал. Чего ты к нему пристала? – сказал кто-то из «барменов».

– Не хочет?! – орала та. – Или хочет?! А чего он хочет? Может, меня хочешь, а? А ну, говори честно! Ты хочешь меня, Вань? – она снова повисла на гитаристе.

– Вот ты даёшь, Юлька, – ответил он с ухмылкой. – Сегодня тебя все хотят. А вон Борька больше всех. Да, Борь?

Один из барменов что-то смущённо промычал себе под нос, отчего все заржали, включая и Юльку. Кто-то что-то ещё говорил, но за смехом ничего было не расслышать.

Как-то сразу стемнело, и соседняя лавочка безнадёжно утонула во тьме.

Закурив сигарету, он встал и пошёл в ближайшие заросли по «малой нужде». Но, войдя в них, застыл в нерешительности. В зарослях, тут же, прямо на входе, сидели на корточках, невозмутимо журча, две девушки из той компании. Равнодушно подняв на него глаза, они продолжали о чём-то трепаться. Их чуть более стыдливые бойфренды примостились к деревьям чуть поодаль.

– Ой, извините, – буркнул он, пряча лицо и уходя в сторону.

Вскоре те четверо удовлетворённо выбрались из зарослей. Он же… перехотел. Бросил окурок, раздражённо поспешил назад, к недопитому пиву.

Гитарист опять принялся за бренчание. Пьяная девка сосалась с одним из «барменов». Не с тем, который Борька. Второй «бармен», который как раз Борька, вынужден был управляться с «поляной», что называется, «за себя и того парня».

– Эй! – вдруг вскрикнула одна из тех девушек, что журчали в зарослях, указав на соседнюю лавочку. – Это вон то чмо подглядывало за нами.

Компания неодобрительно загудела, гитара звонко заткнулась чьим-то громогласным «кто, бля?».

«Пора валить отсюда», – вяло подумал он, но продолжал сидеть и пить пиво.

Дальше всё произошло быстро. Обиженные бойфренды «журчавших» девушек подскочили к нему и, не слушая объяснений и извинений, несколько раз больно ударили по голове, по затылку, норовя попасть в лицо. Но он закрылся руками. Остыв, бойфренды всё ж таки вняли его доводам, переведя агрессию на своих подруг.

– Э, слышь, иди сюда! – властно крикнул ему гитарист, и его крепкая фигура стала источать ещё большее превосходство.

Пришлось повиноваться. «Бармен» молча протянул стакан с ядовитого цвета жидкостью из двухлитровой баклажки.

– Не ссы. Въе** пивка, – сказал гитарист. – Ты, я вижу, нормальный пацан.

Пришлось въе**ть. Гитарист начал с превосходством что-то говорить, задавать вопросы. Пришлось слушать и отвечать ему. В голове же, наедине с самим собой, терзала одна мысль: «Почему?». Ведь каким странным образом его всё-таки заметили. Непонятно, что из чего вытекает, и иногда обычный поход «по малой нужде» в кусты таит большие неприятности. Но теперь уже ничего не изменишь, и он снова смирился.

– Можно гитару? – спросил тихо, немного испугавшись собственного голоса.

– Играешь? – хмыкнул гитарист.

– Немного.

– Ну на.

Он взял гитару, провёл по струнам. Попытался настроить. Было трудно, так как, во-первых, волнение, во-вторых, давление, в-третьих, инструмент сам неохотно поддавался, а, в-четвёртых, вокруг стоял ужасный галдёж.

– Нечего ссать, где не надо! – ругал один из бойфрендов свою подругу.

– А где надо? – с гонором отвечала та.

– Там, где люди не ходят.

– Они везде ходят! И потом – что естественно, то не безобразно!

– Тогда в следующий раз прямо здесь поссы!

Она замолчала. Послышалось характерное журчание. Все обернулись. Это был один из «барменов». Тот, который Борька. Кажется, он не сделал и двух шагов от лавочки. На некоторое время настала удивлённая тишина, а потом вновь разразился общий хохот. Но ненадолго.

Гитара вдруг издала звуки как небо от земли отличавшиеся от прежней какофонии. Чудо – она, будто благодарная новым пальцам, податливо зазвучала всё лучше и лучше.

Из неё лилась красивая, но совсем не современная мелодия, грустная: старый романс с пронизывающим изнутри необъяснимым светом, похожим на робкую улыбку. Она была превосходна.

Компания притихла, но вскоре опять загалдела, выдавливая мелодию прочь от этой «поляны», сначала просто не принимая, а потом и отвергая её, потому что та была без слов, потому что та не была песней. Хотя, если по существу, песней она была, но не сегодня.

– Слышь, ты лучше давай… спой чё-нить! – скомандовал гитарист, слегка встревоженный неподдельным превосходством мелодии.

Петь не хотелось. Просто играть было интереснее. Да он и не знал, чего бы им спеть. И всё же спел. Сначала песню о том, почему на земле так много зла и так мало добра. Не останавливаясь, он спел ещё и про то, что хорошо бы стать птицей, умеющей летать, отрываться от земли и взмывать в небо. А потом про само небо. А потом о жизни и о смерти.

Вот теперь они слушали. Разговаривали тише, чем наливали пиво.

– Давай ещё, от души!.. – ввернул кто-то из них и подал ему стакан.

Он сморщился, выпил, опять сморщился и спел про любовь. Но не про ту, что облизывает сладенько в поп-хитах, и не про ту, что нежно манит пальчиком в кино, и не про ту, что замасливает глаза в дешёвых романах, и не про ту, что жжёт в дешёвых смс-ках дорогих телефонов.

Он спел им песню про любовь, любящую просто и искренне, – любовь необлизывающую, незаманивающую, незамасливающую, нежгущую; отделяющую свет от тьмы, выделяющую не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. Короче, он спел им о любви, а не о том, что тоже называется любовью.

Он умолк и взглянул на своих слушателей. В густом покрывале ночи гитарист размывался хоть и крепким, но аморфно-серым пятном. А лицо его, напротив, несколько разгладилось и посветлело. Первый «бармен», который Борька, сидел на корточках в обнимку с баклажкой пива и задумчиво глядел на звёздное небо. Второй, словно пританцовывая, прохаживался взад-вперед с сигаретой в зубах. Пьяная девка отчего-то тихо всхлипывала. Парочки, обнявшись и примирившись, молчали.

– У тебя хорошо получается, – с уважением качнул головой гитарист. – Давай ещё что-нибудь.

– Ладно. Только позже, – ответил он, поёжившись. – Сейчас, я быстро. – От расслабления его снова потянуло «по-маленькому».

Отложив гитару, побежал в те же заросли. Наконец-то облегчившись, торопливо направился обратно. Ему теперь и самому не терпелось поиграть для той компании – и как можно дольше.

Но тут он столкнулся с одной из девушек, что была здесь в первый раз. Подумав, что и сейчас её привела сюда та же причина, он решил выйти из зарослей другой стороной. Но девушка остановила его:

– Подожди. Извини за ту историю.

– Да ничего. Просто я не думал, что девчонки тоже сюда ходят. Так что это ты меня извини.

Она кокетливо улыбнулась. Однако его как-то даже передёрнуло от её улыбки, потому что в ней было как раз вот то облизывающее, заманивающее, замасливающее и жгущее.

– Ты классно поёшь…

– Спасибо.

– Правда, мне очень понравилось. А ещё больше ты понравился.

Она бросилась к нему неожиданно, одним резким движением. Он не был готов к такому повороту событий. Прежде чем мозг успел это как-то понять, осознать, она поцеловала его в губы. Только тогда он нашёл в себе силы отстранить её.

– Эй-эй, эй… Подожди… А как же твой парень?

– Да перестань. О ком ты говоришь? – она игриво опустилась вниз, ловко расстегнула у него на брюках ширинку и сунула внутрь руку.

– У тебя же есть парень, – повторил он. – Тот, который ждёт тебя возле лавочки. С которым ты обнималась…

Она не ответила. Её рот уже был занят другим. И там, внизу, ощутилась вся мощь облизывающего, заманивающего, замасливающего и жгущего.

А как же то – отделяющее свет от тьмы, выделяющее не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни? Нет, он не мог предать это так неожиданно нелепо, глупо и… оторвался, вылез, словно бы у неё во рту он находился всем естеством, а не только одной небольшой, пусть и исключительной частью.

– Да опомнись ты! Что ты делаешь? У тебя же парень есть!

Она вскочила, злобно взглянув на него, и кинулась к своей компании, а он, растеряно застегнув молнию на брюках, закурил. Решил отдышаться. Некоторые вещи у него просто не могли уложиться в голове. «Господи! Господи! – вздыхал он. – Да что это со всеми нами?».